5

День уже давно вступил в свои законные права и открыл миру все прелести минувшей ночи. Там, где был снег, уже подсыхали лужи, а там, где ещё вчера шумели люди, гулял ветер. Смерть собрала свой кровавый урожай в совершенно безумную новогоднюю ночь, но она ещё не ушла. Она была здесь, она бродила по улицам и заглядывала в дома. Она подбирала души в ещё тёплых телах и уносила с собой. Не смела она зайти только в серое здание дома культуры на главной улице, которое бетонным монстром уселось между многоэтажными домами и частными постройками. Здесь ещё теплилась жизнь.

Саша и Женя сидели вместе на одном ряду кресел, внимательно наблюдая за ходом разговора между Нациком и Михалычем. Язвенник, казалось, уже достаточно отдохнул, чтобы высказать своему молодому напарнику всё то, чем он был недоволен. Волошин в это время бродил по этажу и выглядывал наружу, стараясь вовремя заметить новое нападение заражённых, если таковое будет происходить.

– Чего Вы лезли из машины? Поговорить с военными? – спрашивал Нацик, обращаясь к Михалычу на «Вы».

– Ты считаешь, что с ними не надо было говорить? – вопросом на вопрос ответил язвенник.

– О чём?

– О том, что есть выжившие и они хотят выехать из города.

– Когда они стоят в костюмах химзащиты и с автоматами, им наплевать – есть выжившие или нет. Чего непонятного? Объявлен карантин, и никого не будут выпускать из города, – рассуждал Нацик.

– Тебе сейчас просто гадать. Надо было так, надо было эдак. Сам сидел и ничего не предпринимал.

– Стоп. А что я должен был предпринимать? Стрелять в них что ли?

– По крайней мере, мог бы крикнуть что-нибудь.

– Скажите спасибо за то, что я вовремя среагировал и погнал машину назад. Так бы сейчас стояли там, как сыр, все «в дырочку».

– После этой поездки я больше не сяду в машину никогда. Пускай придётся идти пешком, но в машину я не сяду. Тем более, с тобой, – заключил Михалыч.

– Как Вам будет угодно, господин, – съязвил Нацик.

Разговор был вроде бы окончен, но взаимная неприязнь осталась. Нацик снова ненавидел этого противного деда, но был вынужден терпеть его присутствие и, что более всего ему не нравилось – ворчание. Чтобы отвлечься от негативных мыслей, он попытался пошутить, переключившись на Сашу с Женей.

– Извините, мы вам не мешаем? Мне кажется, вам уже давно пора уединиться, – сказал Нацик и подмигнул Жене.

Саша жутко покраснела и отстранилась от своего друга. Михалыч мотал головой. Немного подумав, он повернул голову к Нацику, адресуя свои слова именно ему.

– Высокие чувства для мелких людей недосягаемы, – задумчиво произнёс язвенник.

Нацик понял тонкий намёк, и в нём снова начала пробуждаться тихая ненависть к этому «старому пердуну». К этому чёртовому язвеннику, который возомнил себя философом. Он хотел ответить, но вмешался Женя:

– Достаточно. Зачем вы ссоритесь? Кому это сейчас надо?

В это время в зал вошёл Волошин. Он отбросил автомат за плечо и произнёс речь.

– Вот, что я думаю. Александрия хоть и маленький город, но перекрыть все подходы к нему трудно. Для этого нужно много людей. Скорее всего, перекрыты все пути к городу, но поля и посадки они не могут контролировать полностью. Нам нужно снова разделиться и пойти к железной дороге. Думаю, в черте города военных нет, они засели на всех выездах и въездах. Поэтому можно попробовать выйти на «пути» и по ним пробраться в лес. А там уже идти строго на запад к ближайшим сёлам. Например, в Андреевку.

– Слушай, ты вроде бы и выпил, но соображаешь, – ответил Михалыч.

– Если бы не выпил, то, может быть и не додумался до такого, – ответил ему Волошин.

– Почему ты хочешь выйти по «путям»? – спросил Евгений.

– Потому что там открытая местность и людей не бывает. Надо сделать так: первая группа выходит самым близким путём к железной дороге и сообщает о ситуации второй группе. Потом вместе мы выдвигаемся вдоль железной дороги в сторону Звенигородки и когда подходим к лесу – сворачиваем туда. Дальше через лес мы выбираемся к деревне и уже там ориентируемся, что делать дальше.

– Что ж, если другого плана нет… – отозвался Михалыч.

– Наверное, других вариантов не предвидится. Разве что попробовать выехать из города с другой стороны, – перебил его Нацик.

– Глупо. Если город оцепили, то все пути перекрыты.

Воцарилось молчание. Каждый думал о чём-то своём. Волошин присел на стул и устроился удобнее. Он явно собирался уснуть или, по крайней мере, отдохнуть. Саша первая обратила на это внимание и толкнула локтём Женю. Он посмотрел на ППС-ника и понял, о чём пытается намекнуть ему Саша. Если Волошин уснёт, то проснуться он может уже другим, если так можно выразиться, человеком. Уже не совсем человеком, а в корне изменённой его копией. Странно, но никто из присутствующих не помешал Волошину сначала усесться, а потом задремать. Может, у каждого была на то своя причина. Как, например, у Нацика. Он был бы только рад пристрелить Волошина, если на то будут объективные предпосылки. В итоге Волошин уснул за считанные минуты. Можно даже сказать, он «вырубился». Нацик положил автомат себе на колени, Михалыч привстал и устроился в полулежащем положении. Никто не хотел находиться поблизости с Волошиным. Вокруг него образовалась пустота. Зрители уставились на него, хотя и понимали, что изменения будут происходить в течение получаса.

– Азартных среди вас нет? – вдруг спросил Михалыч.

– А что? – удивился Женя.

– Даю два своих бутерброда, что он не превратится, – подмигнул язвенник.