3

– Может и расскажу. Я немного старше тебя. Ну, буквально на год.

Волошин посмотрел на Нацика оценивающим взглядом. Он почему-то считал, что Нацику не больше двадцати, а оказалось, что этот тип на целых три года старше него. Внешность иногда бывает обманчива. Бывают люди, которые в свои двадцать пять лет выглядят на все тридцать, а бывают такие, что смотрятся намного моложе. Волошин относился к первым. «Наверное, этот пацанчик не служил», – подумал Волошин. И он был прав.

– Работаю контент-менеджером на нескольких сайтах, – продолжал Нацик, ехидно поглядывая на Михалыча, тот выглядел полным дураком. – То есть, наполняю эти сайты информацией, которую беру с других ресурсов или с книг, журналов и своей головы. Платят не особо, но мне хватает. Правда, в последнее время стал совсем плохо видеть ночью, даже вечером. Могу идти по городу и не узнавать людей, друзей, блихзких. Это из-за того, что работаю даже по ночам.

Разговор отвлекал компанию от тяжёлых мыслей о ситуации, в которой они находились. Это, конечно же, было хорошо. Но все понимали, что разговор о текущих проблемах и планах на дальнейшее – неизбежен. Пока же они отдыхали после ужина (или завтрака?). Животы переваривали пищу, а мозги работали «на холостом ходу». В городе уже перестали взрываться петарды, тишина так и норовила усыпить тех, кто остался в живых. Но они ещё держались.

Нацик глянул на окно. Темнота. Казалось, эта темень давит на стёкла и они вот-вот брызнут осколками внутрь. Почему-то от этого стало жутко и по коже пробежали мурашки.

– Стараюсь держать себя в форме, – продолжал Нацик. – Хожу на спортплощадку в семнадцатой школе, занимаюсь на турниках.

– Турникмен? – спросил Женя.

Волошину это слово ничего не говорило, но он догадывался и с интересом посмотрел на своего «напарника». Он вспомнил, как тот лихо перепрыгнул высокий забор в воинской части. Ещё лет пять назад с этого слова могли рассмеяться, но в последнее время (хвала социальным сетям, наполненных видео) это даже начало входить в моду. Чуть позже это увлечение получит более звучное название – «уоркаут».

– Да. Турник, брусья. Это – моё. Ну и плюс веду здоровый образ жизни: не пью и не курю. По клубам не хожу.

В его словах слышалась некая гордость за себя.

– А раньше пил и курил, наверное? – спросил Михалыч.

– Да, раньше и пил и курил.

– А что тебя заставило поменять свои взгляды? Неужто твои политические предпочтения? – задал вопрос нарколог.

– В какой-то степени, да. Конечно, в головах обычных людей националисты – это жлобы, пьющие пиво и орущие в пьяном угаре «Слава нации!», но это далеко не так.

– А как? – теперь интересно стало Волошину.

Он никогда не видел скинхедов в Александрии, зато часто смотрел какие-нибудь передачи по российским каналам, где показывали бритоголовых молодчиков со вскинутыми в нацистском приветствии руками. При этом в свободной левой руке у них обычно присутствовала стеклянная бутылка какого-нибудь пойла. Картинка, представленная средствами массовой информации чётко запечатлелась в голове у Волошина. Вспомнились слова из песни группы Каста: «Любят гладко стричься, – это я понимаю; носят чёрные в обтяжечку джинсы, – ну, не знаю».

– Я понял, о чём ты думаешь, – начал Нацик. – Эпоха бритоголовых нацистов с битами и «подкатами на два пальца» прошла. «Тяги», «бомберы» и «гриндерс» – это всё осталось на уровне субкультуры. Такие ярко выраженные личности до сих пор блуждают по дворикам больших городов, но, так же как и «малиновые пиджаки» и «бананы», одежда эта выходит из моды. Тем более, что эта мода была введена ещё в семидесятых годах. Современные националисты пропагандируют здоровый образ жизни. Потому что здоровье нации – это корень её способности к сохранению и выживанию.

– А как твои родители относятся к твоим увлечениям и образу жизни? – спросила Саша.

– У меня одна мать осталась… – Нацик опустил глаза. – Отец умер в две тысячи четвёртом. Я тогда учился в Киеве. Пришлось бросать учёбу и возвращаться домой. Мама переживала за меня, через пару лет я начал менять свой образ жизни, потому что понял, что потеряю и её. К моим взглядам она относится как любая мать – не будет же она выгонять сына из дому из-за его политических предпочтений? Моё занятие спортом она только приветствовала.

Отчасти он был прав, его матери не оставалось ничего, кроме как не вмешиваться в его политические взгляды. Но было и ещё что-то. Она катастрофически боялась одиночества.

– Как получилось, что ты бросил пить и курить?

– На самом деле это довольно просто. По крайней мере, бросить пить. Для этого не нужны какие-то таблетки, психологи, наркологи, – Нацик бросил взгляд на Женю. – Нужно только желание. Хотя, соглашусь, бросать пить в компании, где все твои друзья не мыслят даже одного дня без пива – это тяжело. Нет, не физически. Морально. Эти насмешки, подколки и так далее. А вот бросить курить – это проблематично. Для этого одного желания мало. Вот здесь уже нужна сила воли.

– Конечно, это же наркотик, – вставил своё слово Женя.

– Да, самый настоящий. И самый коварный. Я пробовал всё: начиная от жутких фотографий людей с раком лёгких и горла, заканчивая литературой этого, как его…

– Ален Карр? – спросил Женя.

– Да. Он так расхваливал свою книгу и давал такие гарантии, что я решил попробовать. Конечно же, из этого ничего не случилось. Беда в том, что я к такой литературе отношусь критически. Ну, знаете, такие книги с яркими заголовками типа «Как стать миллионером за один день?» или «Как стать лидером?». Всё это чепуха. Я так думаю.

Голос Нацика был таким монотонным и серым, что у Михалыча начали слипаться глаза. Слабое освещение зала и этот ровный, практически без интонаций, голос убаюкивали. Он сидел в кресле и его тяжёлые веки сами по себе начали слипаться. Это было так похоже на засыпание под включённый телевизор, не хватало только лёгкой музыки на фоне.

– И как ты бросил? – подал голос Волошин.

– Я очень старался. Признаюсь, даже сейчас мне хочется покурить. Но я держу себя в руках. Пытался убедить себя в том, что запах табака – это мерзость. Но слишком большой у меня стаж курильщика, чтобы вот так взять и возненавидеть этот дым.

– Большой стаж? В двадцать шесть?

– Ага. Я, как и многие мои сверстники, начал курить ещё в школе. Точно сказать не могу, но где-то в седьмом или восьмом классе. Думаю, в седьмом. В общем, было мне тогда четырнадцать.

– Но ты же не курил все эти двенадцать лет подряд каждый день? – испугалась Саша.

– Нет, конечно. Заядлым курильщиком я стал в институте. Это, получается, в семнадцать.

При этих словах он немного улыбнулся. Возможно, он рассчитывал, что сей факт вызовет улыбку и у других, но это было не так. Как-то грустно глядела на него Саша, осуждающе – Женя, и равнодушно – Волошин. А Михалыч вообще этого не слышал. На этом Нацик решил прекратить свою душещипательную историю, посчитав, что для первого раза – достаточно.

Михалыч уже начал засыпать, когда на площадке воцарилась тишина. Ему было неудобно спать вот так, но это такая мелочь. Его организм требовал отключки, он устал. А тем временем пришёл черёд говорить Волошину. Женя открыл было рот, но Волошин уже начал.

4

– У меня всё просто и рассказывать, в общем-то, нечего.

Он вздохнул, будто бы стараясь отогнать какие-то мысли и продолжил:

– Родился и вырос я здесь, в Александрии. Жил с родителями. Ходил в девятнадцатую школу. Потом пытался поступить в институт, но на бесплатное место не получилось, а на платное не было денег.

На самом деле Волошин, мягко говоря, кривил душой. После окончания одиннадцатого класса он никуда не хотел поступать. Этого хотели его родители. Но так получилось, что он не записывался ни на какие курсы по подготовке к вступлению, в то время как большинство его одноклассников такие курсы посещали. Отец уговаривал Володю поступать хотя бы в Кировоград, а лучше – в Кременчуг. Но Володе сама мысль об учёбе казалась страшной. Он ведь не любил учиться, и школа наградила его по заслугам: в аттестате о полном среднем образовании его средний балл был самым настоящим «средним» – далеко не «отлично». Мама была готова оплачивать учёбу сына, лишь бы он был «умничкой» и, выучившись, стал бы каким-нибудь директором. Но за Волошиным не было и грамма энтузиазма. Он поехал сдавать вступительные экзамены и с успехом их провалил. Возвращаясь домой, они с мамой выглядели по-разному: она была печальна, а он – в настроении.

Поскольку он не поступил в институт, его ждала работа – «нахлебником» он быть не собирался, нужно хоть в этом отдать ему должное. Что он умел делать? Да ровным счётом – ничего. Ведь для любой профессии нужна подготовка. На центральном рынке он помогал своей маме, работал грузчиком. Рано утром привозил товар и ставил палатку, а в обед – сворачивался и увозил. Печально выглядела мать и на следующий год, когда сын похоронил все её мечты о высшем образовании. Он написал экзамены ещё хуже, чем год назад. И теперь его ждала армия: бессмысленная и беспощадная.

– Пошёл в армию, отслужил и вернулся. Работал охранником, потом вот устроился в милицию.

Нацик скривился. Было заметно, что он плохо относится к милиции. Между нами говоря, должность патрульного Нацик вообще считал дном государственной службы. Волошин не увидел реакцию Нацика, и это было хорошо. Потому что он на самом деле дорожил своей работой, и пускай маленькой, но властью. А власть, о, она приносила ему удовольствие. Таким людям в пору быть депутатами, но зачастую их удел – влачить пьяных граждан в милицию для составления протокола.

– Тоже не пью и не курю. Но заниматься спортом ещё не начинал.

– Ещё? – как-то с иронией спросил Женя.

– Ну, думал об этом, но как-то времени не хватает.

– Ты не подумай, но по интонации это звучало, как будто это какой-то ответственный и серьёзный шаг. Вот мне и показалось, что для тебя это сродни решению о том, жениться или нет.

– На самом деле – это решение именно такое. Его нужно обдумать хорошенько.

– Ну да, мало ли, здоровье улучшиться и мышцы начнут расти. А вдруг ещё и девушки внимание начнут обращать, – заулыбался Нацик.

– Не смешно. Просто я такой человек, что должен видеть конкретную цель перед собой. А какая цель в том, чтобы заниматься спортом?

Нацик ещё шире улыбнулся. А Женю и Сашу этот вопрос явно поставил в тупик. Бывают такие вопросы, казалось бы, очевидные. Но копнёшь глубже, задумаешься, а ответ дать тяжело. И если Нацик наметил для себя чёткую цель в занятии спортом, то Волошину тяжело было определиться с этим. Такие люди никогда не прыгают с самой высокой вышки в бассейне. И не отправляются в пешие путешествия. Ведь в этом нет цели. А делать что-нибудь ради того, чтобы делать, – этого Волошин не понимал.

– А где служил? – спросил Михалыч. Он проснулся, а может и не засыпал вовсе.

– В Десне. Связь.

– Судя по твоей комплекции и росту, мог запросто служить в «десантуре», чего ж так?

– По здоровью не подошёл.

Да, Волошин действительно не подошёл по здоровью. Эта его история тоже печальна и драматична.

Когда он проходил медосмотр, ещё в школе у него не было проблем со здоровьем – абсолютная редкость, по крайней мере, в Александрии. Но, когда пришло время служить и его действительно хотели отдавать либо в аэромобильные войска, либо в спецназ, его забраковал психиатр. Этот мудрый и опытный дед уже с порога учуял в раздетом по пояс призывнике антисоциальный элемент. К тому же, в беседах и тестах, ему стало ясно, что парень в детстве перенёс какую-то психологическую травму и теперь она даёт о себе знать. В общем, не стал старик рисковать и похоронил одним росчерком все надежды Володи прыгнуть с парашюта в тельняшке и с автоматом. Злобу на докторов Волошин затаил именно после того случая.

– Ну, бывает, – согласился Нацик.

– А в охране, где работал? На заводе у нас не работал? А то лицо вроде бы знакомое у тебя, – спросил Михалыч.

– Нет, в Александрии в охране я мало работал, и то не на заводе. Я в основном по другим городам работал. Типа, в командировке. В Одессе, Херсоне, Запорожской области. Поля, склады, магазинчики, – в общем, разные объекты были. А здесь охранником бесполезно работать. Очень мало платят, а спрашивают за это много. Не обижайтесь, – Волошин взглянул на Михалыча. – Но у нас в охране работать можно лишь пенсионерам.

– А-а-а, ну ясно, – многозначительно произнёс язвенник, будто Волошин ему что-то объяснял.

– Евгений, а что нам расскажете вы? – обратился к наркологу Нацик.

Евгению было что рассказать. Он был даже более разговорчив, чем Нацик.